- И все-таки: почему она смеялась? – спросил рыцарь.

Ответить ему было некому. Те, кто проводят долгое время в одиночестве, рано или поздно обзаводятся привычкой размышлять вслух – а рыцарь путешествовал без спутников давно, очень давно. У него не было даже коня.

Его беспокоил разговор с ведьмой. Если быть точным, рыцаря лишало покоя не то, что сказала ведьма, а то, о чем она умолчала. Старая карга не могла соврать – при должном соблюдении ритуала ее честность не подвергалась сомнению. Она ответила на три вопроса рыцаря – всего на три, как было заведено издревле. Рыцарь очень тщательно высказал их: стоило лишь оставить лазейку, и ведьмин ответ тотчас бы вывернулся наизнанку, оставаясь при этом совершенно правдивым – правила разрешали это. читать дальшеРыцаря интересовали три вещи. Победит ли он дракона, охраняющего прекрасную принцессу? – ему был известны истории о том, что убить дракона порой вовсе не значит победить его… или о том, что спасенная от дракона принцесса оказывалась уродливой, как невеста гоблина. Останется ли он при этом жив и цел? – что проку в победе, если сам после истечешь кровью или продолжишь существование без рук и ног, с выжженным драконьим пламенем лицом? Распрощается ли он с одиночеством после победы, наполнив сердце покоем и счастьем? – жениться на принцессе отнюдь не сулило непременную удачу в супружестве, иначе откуда бы взяться всем этим рассказам о комнате Синей Бороды и грубым шуткам о неверных женах? Ведьма все три раза ответила «Да!» - без оговорок и лукавых условий. Но как же смеялась, как смеялась она, когда рыцарь, взвалив на плечо щит и копье, направился от ее лачуги к дороге! Даже удалившись на три сотни шагов, он все еще слышал отголоски ведьминого хохота.

Теперь конец путешествия был близок. Заросшая тропа, по которой он пробирался сквозь чащобу, вывела его к опушке. Здесь лес расступился вправо и влево, словно занавес на входе в праздничную залу – впереди пестрел луг, над лугом голубело небо, а точно в центре вздымался высокий и тонкий скальный клык, увенчанный тиарой замка и похожий на кубок, выточенный из камня. В замке жила принцесса – рыцарь шел предложить ей руку и сердце. Но сначала нужно было одолеть дракона – как же иначе?

Рыцарь остановился. Достал флягу, припал губами к горловине, сделал несколько скупых глотков – негоже отвлекаться в сражении на жажду, но не следует и пить без меры: излишек воды отяжеляет тело и опасен при ранениях живота. Запрокинув голову, рыцарь глядел поверх фляги на замок. Над зубчатой стеной билось узкое длинное полотнище, блестевшее на солнце – наверное, в ткань было вплетено золотое шитье. Вымпел свился и развился несколько раз – ветер в вышине дул сильнее, чем над луговыми травами – и вдруг сорвался со стены. Рыцарь усмехнулся, провожая его взглядом – утерянное твердыней знамя показалось ему хорошим предзнаменованием. Полотнище неслось ему навстречу. Рыцарь ждал безмятежно – и потому очень поздно понял, что это дракон.

Дракон струился в воздухе, как лента, как причудливая игрушка. Рыцарь слыхал прежде, будто желтоликие маньчжуры, живущие на восточном краю земли, обладают искусством создавать из бумаги летучих драконов, подобных настоящим, но считал это сказкой. Однако здесь, на лугу, полном красных и желтых цветов, ему почудилось ненадолго, что в воздухе парит бумажная диковина, творение рук мастера. Дракон был изящен, его крылья небрежно опирались на ветер, по хвосту бежали волны. Золотая чешуя сверкала, отражая перья белого света.

Рыцарь смотрел – завороженный, изумленный. Дракон заклекотал, и лишь тогда рыцарь опомнился. Он успел сорвать с плеч плащ, отшвырнул флягу, бросил древко – заметив при этом, куда упало копье. Щит – в левую руку, меч – в правую. Рыцарь воздел клинок, и в тот же миг дракон пыхнул огнем.

Пламя брызнуло на рыцаря, он увернулся, заслонив щитом лицо. Дракон ринулся вниз –словно золотая молния прянула с неба. Рыцарь выставил над собой острие меча, рубанул по дуге. Вихрь, рожденный драконьими крыльями, едва не опрокинул рыцаря. Дракон уклонился от меча, но и сам не дотянулся до соперника – после первой обмены выпадами ни один из противников не пострадал.

Дракон взвился стрелой, грациозно заплясал в воздухе. Рыцарь вновь невольно восхитился и потряс головой – он не мог отделаться от ощущения, что воюет с чудом, с ожившей драгоценностью. Дракон перешел в наступление – и рыцарю стало некогда любоваться.

Четверть часа спустя рыцарь вытоптал вокруг себя цветы, а дракон выжег им корни.

Дракон бил крыльями и хлестал хвостом, рыцарь крутил над головой меч. Пот стекал по лицу рыцаря. Дракон танцевал по-прежнему грациозно. Орудуя клинком, рыцарь восхищенно орал:

- Как жаль, что я…

Удар мечом по золотой лапе!

- …должен…

Плевок огня, отраженный щитом!

- …тебя убить!

Рев дракона, как двенадцать дюжин медных труб!

Рыцарь знал, что на лугу он обречен. Исподволь, скача, нападая и обороняясь, он перемещался к лесу – там, среди деревьев, дракон потерял бы свое преимущество крылатого существа.

«Удастся заманить его в чащу или нет?» - думал рыцарь.

Дракон, поддавшись опьянению боя, полез в ловушку.

Перекатившись, рыцарь бросился под защиту близких стволов. Дракон устремился следом, брызнул золотой струей, ворвался под лесной полог.

Чаща умерила возможности дракона, но и рыцарь уже изрядно растратил силы. Ни один из них еще не был серьезно ранен. Дракон беспорядочно изрыгал вкруг себя пламя, рыцарь тяжело отмахивался мечом, бросив щит – толстые стволы были надежнее и притом не занимали рук.

Копье!

Рыцарь помнил о нем, и время настало. Короткими перебежками он добрался до того места, где оставил часть снаряжения. Дракон скользил угрем, преследуя его.

Склонившись на бегу, рыцарь сжал пальцами древко. Развернулся, скрылся за деревом, перебежал, замер. Обманным движением бросился назад – и золотой бок открылся перед ним.

Рыцарь ударил копьем, попал, налег – раздался хруст. Дракон закричал. Рыцарь навалился на древко всем телом и давил до тех пор, пока копье не перестало рваться из рук.

Потом рыцарь долго сидел в овраге, на дне которого журчал, прячась под темно-зелеными широкими листьями, холодный ручей. Смывая с себя кровь, исследовал раны – те были вполне обычными и не внушали опасений. Рыцарь был доволен: два предсказания ведьмы исполнились, оставалось последнее. Кряхтя, рыцарь поднялся на ноги и выбрался из оврага. Его ждала принцесса.

Звеня пыльными латами, рыцарь шел к выходу из леса. Приглушенный клекот заставил его замедлить шаги, а после – свернуть. Рыцарь приблизился к месту последней схватки.

Дракон был жив – он сопел и тихо клекотал. Проткнутое крыло было вывернуто, из раны в боку текла кровь – алая, густая, дымившаяся. Дракон скреб землю когтями правой передней лапы – левую он придавил собственным боком. Услышав поступь противника, дракон изогнул шею. Матовые перепонки поднялись, и рыцарь впервые взглянул в глаза дракону – зрачки были янтарными, глубокими, со вплавленными в медовую прозрачность искрами. Дракон лежал на земле золотым завитком. Рыцарь, не отрывая от него взора, сделал шаг. Дракон зашипел.

Рыцарь обнажил меч. Воткнул его в землю, чтобы тот не мешал. Избавился от панциря и кольчуги, стащил с себя холщовую рубаху – грязную и промокшую. Примерился – и рассек ее клинком. Держа куски ткани в руке, рыцарь приблизился к дракону. Меч и копье остались позади.

Он зажал рану материей и вскрикнул – кровь обожгла ему пальцы. Чтобы повязка держалась, пришлось добавить к рубахе плащ и вдобавок располосовать на шнуры кожаный ремень.

В нагрудном панцире, словно в плошке, рыцарь принес воды. Дракон недоверчиво фыркнул, однако выпил, и рыцарь сходил к ручью еще дважды.

Когда покрасневшее солнце обозначило наступление сумерек, дракон попытался подняться на лапы, но не смог. Рыцарь развел костер и бродил по лесу до тех пор, пока не раздобыл енота – не самую лучшую дичь, но рыцарю приходилось ужинать и похуже, а дракону было вовсе не из чего выбирать.

С приближением ночи небо стало фиолетовым. Рыцарь набросал на землю лапника и лег рядом с драконом. В жилах дракона пульсировало живое пламя, от тела в чешуйной броне исходил жар, как от закрытого ширмой очага.

Рыцарь повернул голову. Никто никогда не рассказывал ему, что грудь дракона покрыта не чешуей, а мягкой шерстью, совершенно беззащитной на вид. Удивляясь, рыцарь осторожно приложил ладонь – под рукой его мерно билось гулкое сердце.

Утомленный рыцарь уснул с наступлением ночи. Костер без присмотра догорел и погас. Когда угли отдали последнее тепло, дракон, шипя от боли, с трудом сместил поврежденное крыло и осторожно укрыл им рыцаря.

В это время в замке на скале, в комнате под крышей самой высокой башни, не спала принцесса. С лампой в руке она ходила от окна к окну и беспокойно вглядывалась в ночь, пытаясь хоть что-то увидеть внизу. Ночь была тиха, густа, и ничто, кроме лампы принцессы, не тревожило ее безмятежную темноту.

(с)