Я жить с тобой хочу в большом дому
с собаками, детьми и кошаками,
где ощупь взгляда пробует сквозь тьму
у частокола – дерево и камень.
Мы этот здоровенный булыган
с тобой вдвоем притащим с горной речки,
пусть он придется нам за дастархан,
к которому ничьи не пошлы речи.
Чудачить непривычно и смешно
над печью (даром, что наследство Евы),
в неделю раз слоняться в кимоно,
чтоб ощущать себя восточной девой.
Как просто не лететь ко всем чертям,
а если пасть, то лишь на край постели.
В сложенье губ – опасная черта –
оглянешься и не отбросишь тени.
Но вот глазам… глазам, забывшим сон…
глазам косым, глазам рознолетящим,
забот не будет, как следить огонь
иль признавать погоду моросящей…
Ты будешь слушать ночью, чуть дыша,
когда захочешь тешить слух сторожкий,
как к бытию запросится душа
и изнутри упругой ткнется ножкой.
Все будет так: объятья, взгляды в ползрачка,
с губами сталкивая темя…
И за окном наш камень, частокол –
не призраки – отбрасывают тени.
с собаками, детьми и кошаками,
где ощупь взгляда пробует сквозь тьму
у частокола – дерево и камень.
Мы этот здоровенный булыган
с тобой вдвоем притащим с горной речки,
пусть он придется нам за дастархан,
к которому ничьи не пошлы речи.
Чудачить непривычно и смешно
над печью (даром, что наследство Евы),
в неделю раз слоняться в кимоно,
чтоб ощущать себя восточной девой.
Как просто не лететь ко всем чертям,
а если пасть, то лишь на край постели.
В сложенье губ – опасная черта –
оглянешься и не отбросишь тени.
Но вот глазам… глазам, забывшим сон…
глазам косым, глазам рознолетящим,
забот не будет, как следить огонь
иль признавать погоду моросящей…
Ты будешь слушать ночью, чуть дыша,
когда захочешь тешить слух сторожкий,
как к бытию запросится душа
и изнутри упругой ткнется ножкой.
Все будет так: объятья, взгляды в ползрачка,
с губами сталкивая темя…
И за окном наш камень, частокол –
не призраки – отбрасывают тени.
(автор неизвестен)